Папертные - Страница 4

К оглавлению

Отеревъ рукавицей длинную бороду, онъ спросилъ у нищихъ:

— Поди, скоро кончится обѣдня-то, православные?

— А тебѣ зачѣмъ? — тотчасъ-же отнесся къ нему Андронычъ. — Здѣсь просить милостыню нельзя.

— Я дальній, милостивецъ. Я проходомъ.

— Все равно уходи. Здѣсь своя нищая братія, приходская.

— Вологодскій, благодѣтель. Я Христовымъ именемъ въ Іерусалимъ пробираюсь.

— Ну, и пробирайся. А здѣсь стоять нельзя. Проходи! — говоритъ Андронычъ, дѣлая движеніе.

— Мнѣ бы малость на обѣдъ пособрать — я и доволенъ.

— Уходи, уходи! Мы къ тебѣ въ Вологду обѣдать не ходимъ, — заворчала одна изъ старухъ.

— Ну, миръ вамъ!

Старикъ странникъ поклонился и сталь уходить изъ притвора.

Показались выходящіе изъ церкви богомольцы…

Въ открытые двери слышалось пѣніе «Буде Имя Господне благословенно».

Старухи и старики оживились. Образовались плотныя шеренги. Протянулись руки.

— Милостыньку, Христа ради. Подайте благогодѣтели, — послышалось на нѣсколько ладовъ.

Баба въ нагольномъ полушубкѣ протискалась мимо выходящихъ изъ церкви богомольцевъ, стояла уже въ притворѣ и протягивала руку. При сильно хлынувшей изъ церкви толпѣ отогнать ее нищимъ было уже невозможно. Впору было только слѣдить за сующими милостыню. Нѣкоторыя пожилыя женщины купеческой складки останавливались и, подавая три копѣйки, требовали двѣ копѣйки сдачи. Кто-то разронялъ мѣдяки, сталъ наклоняться, чтобы поднимать ихъ, но его столкнули и онъ упалъ. Это была женщина. Ее подняли и она говорила:

— Вѣдь больше чѣмъ на гривенникъ. Ну, да ужъ нищей братіи счастье. Вы, старушки, потомъ поднимите. Поднимите и подѣлитесь.

— Подымемъ, матушка… Спасибо… Тѣлу во здравіе вамъ, души во спасеніе.

— Подѣлитесь пополамъ… — произносить кто-то.

— Да какъ тутъ дѣлить-то, батюшка? Вѣдь это старый грошъ, — откликается нищая.

Франтикъ въ пальто и бѣломъ кашне увивается около молоденькой дѣвушки съ ротикомъ; сложенныхъ въ сердечко.

— А я васъ вчера за всенощной искалъ, искалъ, такъ и не могъ найти. Гдѣ вы стояли?

— Я нарочно отъ васъ скрылась, — отвѣчаетъ дѣвушка и превращаетъ ротикъ въ форму бантика.

— На построеніе храма Господня! — звучитъ надъ ея ухомъ уже на ступенькахъ паперти голосъ монашеньки со сборной книжкой.

Это раздается слѣва. А справа слышится тенористый возгласъ:

— На обгорѣвшій храмъ святого великомученика…

Два форменныхъ чиновничьихъ пальто разговариваютъ, протискиваясь на паперть:

— Вы что-же вчера сдѣлали?

— Можете себѣ представить: шесть съ полтиной проигралъ. А вѣдь какъ везло сначала! Игралъ съ выходящимъ. Но потомъ начали попадаться такіе игрочки, что мы то и дѣло шлемы прозѣвывали.

Толпа выходящихъ изъ церкви порѣдѣла. Выходили въ одиночку только оставшіеся въ церкви на молебенъ. Показалась енотовая шуба. «Чиновница» тотчасъ возгласила:

— Батюшка, Иванъ Васильичъ, съ ангеломъ, кормилецъ! Желаю здравствовать вамъ и всему семейству вашему.

Шуба въ недоумѣніи останавливается.

— Откуда ты знаешь, бабушка, что я имянинникъ?

— Милостивый благодѣтель, я у васъ въ домѣ на задворкахъ пятый годъ живу. Сегодня дворники сказывали.

Шуба подаетъ «чиновницѣ» пятачокъ.

Шубу окружаютъ и другія старухи и старики.

— А намъ-то, батюшка, кормилецъ, Иванъ Васильичъ, святую милостыню Христову, — слышится на всѣ голоса и протягиваются руки. — Съ превеликимъ торжествомъ вашего ангела. О вашемъ здравіи!..

Шуба обозрѣваетъ толпу и теряется.

— У меня совсѣмъ пѣтъ мѣдныхъ… — произноситъ шуба. — Вотъ два пятіалтынныхъ. Подѣлитесь.

— По пятачку, батюшка, милостивецъ? спрашиваетъ старуха въ заячьемъ чепчикѣ, принявшая деньги.

— Какое по пятачку! Вишь, васъ здѣсь сколько! По копѣйкѣ.

— А ей-то какъ-же, той-то старушкѣ, первой-то далъ пятачокъ?

— Ну, ужъ что съ воза упало, то и пропало. А вамъ по копѣйкѣ.

Шуба удаляется.

— Покажи сколько далъ! Покажи! Показывай, безъ утайки! — пристаютъ нищіе къ старушкѣ въ заячьемъ чепчикѣ.

Начинается дѣлежъ. Опять споръ. Вступается Андронычъ. Тремъ недосталось.

— Зажулила три копѣйки. Хамка! Экая короткая совѣсть! Безстыдница! — раздается среди старухъ.

IV

Обѣдня въ церкви кончилась. Служили молебенъ. Богомольцы расходились во время молебна, не дожидаясь окончанія его. Изъ трехъ одинъ навѣрное подавалъ милостыню, но совалъ деньги большею частью первымъ двумъ-тремъ нищимъ, стоявшимъ ближе къ церковной двери. Нѣкоторые, въ особенности женщины, даже оправдывались передъ нищими за малую подачку, говоря:

— Ну, ужъ не взыщите. Больше ничего нѣтъ. Что было, все раздала: на свѣчку, въ кружку, на блюдо, вамъ. Остальнымъ ужъ въ другой разъ когда-нибудь.

Вышли всѣ богомольцы и послѣ молебна, но нищіе изъ притвора все еще не уходили. Они знали, что сегодня въ церкви двѣ заказныя панихиды, о чемъ Андронычъ получилъ свѣдѣнія отъ сторожа Наума. Они ждали заупокойной милостыни отъ панихидныхъ богомольцевъ, которая бываетъ всегда щедрѣе, чѣмъ обыкновенная милостыня.

— Марѳѣ-то Алексѣвнѣ что сегодня въ руку насовали — ужасти! — говорили нищіе про старуху, стоявшую первой около двери.

— Да втрое, я думаю, получила супротивъ насъ-то, стоящихъ въ концѣ.

— Нѣтъ, и побольше будетъ. Кто съ одной копѣйкой выходилъ, все ей совалъ.

— Каркайте, каркайте! — отвѣчала Марѣа Алексѣевна, совсѣмъ курносая, еще бодрая старуха съ круглымъ лицомъ, въ сѣромъ суконномъ платкѣ на головѣ. — Въ чужихъ-то рукахъ кусокъ всегда великъ. Первая у дверей, супротивъ меня, стоитъ и Глѣбова.